Итак, все при «мессире»: он побеждает время и пространство, он имеет секрет
вечной молодости, обладает экстрасенсорными талантами, он эрудирован, остроумен,
щедр... Если бы люди вокруг него были бы получше, не исключено, что он мог бы быть
филантропом. И – главное – он покровитель творчества. Это ведь у него, в его царстве,
«рукописи не горят». Для обезбоженного интеллигентского сознания просто нет никаких
причин, почему бы, собственно, такому симпатяге не отдать на попечение свою душу.
Удивительно, что «прогрессивная» интеллигенция приняла «Мастера и Маргариту»
как откровение – на веру. И сейчас, когда Евангелие не является чем-то недоступным,
можно столкнуться с тем, что евангельские события цитируются по булгаковскому
роману как первоисточнику. А уж мысль о том, что ученики все переврали, стала общим
местом интеллигентского катехизиса. Подлинность образа булгаковского сатаны не
вызывает сомнений. И, к сожалению, «Краткая повесть об антихристе» Вл. Соловьева так
и не послужила предостережением, несмотря на несомненное сходство его
«спиритуалиста и филантропа» с Воландом.
На этом, пожалуй, можно закончить беглый обзор тех идей, которые легли в основу
мифологии, пронизывающей представления о творчестве как советской (антисоветской),
так и постсоветской интеллигенции. Необходимо при этом подчеркнуть, что именно эти
мифологемы подменяют в обезбоженном интеллигентском сознании православное
отношение к творчеству: они воспринимаются как подлинно христианские,
непререкаемые и самодостаточные.
95
Возникновение, а также широкое их распространение еще раз свидетельствуют о
глубинном непонимании либеральной интеллигенцией Церкви, если не о разрыве с ней.
Последствия этого с очевидностью сказываются в современной культуре, усвоившей все
мифы русского религиозного ренессанса о творчестве и творце.
Доминантой всех этих мифологизированных утверждений является твердая
уверенность постсоветского нецерковного интеллигента в том, что спасения можно
достичь путями, альтернативными Церкви. Однако, как сказал святитель Григорий
Палама, «знание, добываемое внешней ученостью, не только не подобно, но и
противоположно истинному и духовному»cclxxxii.
Интеллигенция и Церковь
В связи с этим примечателен принцип отбора идей, вызревших в лоне Серебряного
века и вошедших в обиход интеллигенции – не только религиозной, но и упорствующей в
своем «догматическом», по определению С. Булгакова, атеизме.
Как уже было отмечено, в интеллигентское самосознание не были впущены идеи
«Вех» со всеми их откровениями о характере русской интеллигенции. Зато вошли
антицерковные, по сути, рассуждения Бердяева о творчестве, о «рабьей ортодоксии»
(«Рабье учение о смирении... требует послушания и покорности даже злу») и о свободе
как бунте против мира: «В бунтарстве есть страсть к свободе»cclxxxiii.
В него не вошли образы «антихристова добра» и «антихристова разума» (выражение
Г. Федотова) из «Краткой повести об антихристе» Вл. Соловьева, зато укоренились его же
гуманистические идеи об оправдании разумом веры, а также – его теократические
построения, приобретшие в интеллигентском сознании транскрипцию поверхностного
экуменизма.
В него не вошли ни утверждения Розанова, что «вне Церкви нет Христа»cclxxxiv, ни его
убийственные по своей точности антилиберальные инвективы, зато укоренились его
темные антихристианские видения: «Во Христе прогорк мир»cclxxxv.
В него не вошли апологетические по отношению к Церкви идеи протоиерея Сергия
Булгакова, зато с готовностью были приняты антиправославные и прокатолические
высказывания из его ранней и литературно беспомощной работы «У стен Херсониса», от ..далее