в своих актах не определяется никакими причинами достаточного основания. Собственно,
из этого исходит кантовское определение, по которому свобода есть способность
самостоятельно начинать ряд изменений. Однако Шопенгауэр подчеркивал, что это
«самостоятельно», приведенное к своему истинному смыслу, означает «без
предшествующей причины», а это тождественно «отсутствию необходимости»lxxiv:
получается, что свободной будет лишь такая воля, которая не определяется основаниями,
а поскольку все, определяющее что-либо, должно быть основанием, то есть причиною, то
она и будет лишена всякого определения, ибо ее отдельные проявления будут безусловно
и вполне независимо вытекать из нее самой, не порождаемые с необходимостью
предшествующими обстоятельствами, а стало быть, и не подчиненные никаким правилам.
Но поскольку закон достаточного основания есть существенная форма всей нашей
познавательной способности, от него приходится в этом случае отказаться.
Воля, по Шопенгауэру, может быть наделена такой – отрицательной – формой
свободы лишь в том случае, если она является волей безразличия. Это – liberum arbitrium
indifferentiae: безразличная свобода воли, или «свобода безразличия»lxxv.
Поскольку, как полагает философия детерминизма, человеческая воля определяется
«сильнейшим мотивом», победившим в борьбе с другими – более слабыми – мотивами, в
силу своего «достаточного основания» принимающим форму детерминации и
опознанным в качестве «сильнейшего» post factum (ибо он признается «сильнейшим»
именно потому, что он уже победил), вышеназванная гипотетическая «безразличная
свободная воля» предоставляет своему носителю равную возможность в одно и то же
время и при одних и тех же обстоятельствах совершить «два диаметрально друг другу
противоположных поступка»lxxvi.
24
Такая детерминистская установка сводит свободу воли к позиции вышеупомянутого
буриданова осла, бессильного сделать выбор между двумя одинаковыми охапками сена.
Ту же ситуацию мы встречаем и в «Божественной комедии» Данте:
Меж двух равно манящих яств, свободный
В их выборе к зубам бы не поднес
Ни одного и умер бы голодныйlxxvii.
Такая свобода скорее свидетельствует о параличе воли, лишенной возможности
движения от бессилия сделать выбор. Н. Лосский назвал эту «свободу безразличия»
чистым произволом, предполагающим существование такого субъекта, который был бы
лишен сущности. Но коль скоро существование без сущности, действительное
существование ничто, невозможно, то и свобода безразличия не имеет существованияlxxviii.
Однако в некоем художественном или философском проекте такая форма свободы
все же существует. «Вся свобода будет тогда, когда будет все равно, жить или не жить»,–
говорит герой «Бесов» Достоевского Кирилловlxxix.
Человек оказывается перед необходимостью мотивированного выбора, причем
детерминисты полагают, что вся проблема сводится к автоматической победе
сильнейшего мотива. Однако представители разных направлений мысли формулировали
эти мотивы, исходя из собственных установок: материалисты, сторонники «разумного
эгоизма», выбирали в качестве сильнейшего мотива инстинкт самосохранения и
связанный с ним мотив пользы, Фрейд и его последователи – человеческую
сексуальностьlxxx, а психоаналитик Адлер, оппонент Фрейда,– мотив самоутверждения и,
соответственно, самозащиты.
Достоевский замечательно писал об этом «общеобязательном» сильнейшем мотиве,
который непременно, по теории, должен победить все прочие устремления.
«О скажите, кто это первый объявил, кто первый провозгласил, что человек потому
только делает пакости, что не знает настоящих своих интересов, а что если б его ..далее