И если одна из главных тенденций мифотворчества состоит в том, чтобы превратить
мир в объект обладания и пометить собой все, что в нем имеется, произведя нечто вроде
описи своего имущества, то наряду с прочими вещами здесь окажется и человек, черты и
контуры которого сливаются с его материальной собственностью (ведь он, по этой логике,
и есть тО, что он имеет).
Отличительной чертой нового стиля жизни (который можно было бы назвать
«буржуазным», если бы это слово не вызывало побочных, не идущих к делу ассоциаций)
является и то, что отныне многие потребности определяются не необходимостью, а
диктатом манипулирующего сознанием «знака», то есть моды и рекламы. Вещи
приобретают сверхчувственные социальные качества, провоцируя в самой психической
ориентации потребителя позывы самому стать обладателем таковых, чтобы тем самым
приобщиться к некоей социальной общности, будь то «деловые люди» или «попса».
Вещи, как и идеи, начинают подделываться под саму жизнь в обществе и культуре, в
которой отныне все получает знаковый социальный характер.
В результате этого и человек, и социум, и культура, и даже власть, попадая в
«магический» круг знаков, утрачивают подлинную свободу и обрекают себя на
существование в детерминированном мире мнимостей.
Это чревато еще и тем, что личность, ориентированная таким образом, теряет
потребность и способность к анализу и познанию предмета, сосредоточивая свои усилия
исключительно на возможности его приобретения и использования. Она начинает
ощущать мир как повсеместный супермаркет или «сервис», единственной функцией
которого является «обслужить клиента»: потребление делается преобладающим кодом
постмодернистского сознания.
Такое же потребительское отношение распространяется и на сферу человеческих
отношений. Экзистенциальной заботой человека становится идея его знакового
соответствия коллективному стилю жизни: человек претендует на то, чтобы обозначать
некую «престижную» реальность, сулящую новые возможности потребления, не будучи в
состоянии быть ею: человек пребывает в состоянии постоянной неадекватности себе
самому... Он живет в царстве тотальной пошлости.
Таким образом, рекламным концептом (означаемым) является не столько власть
денег («золотого тельца»), сколько тотальной бесхозности, безответственности и
вседозволенности человека в отсутствие Автора (Творца).
Однако цель мифа еще и в таком обосновании мироустройства, при котором человек
чувствовал бы себя в нем самоуверенно, самодовольно, комфортно: «Какой удобный
мир!» (автомобиль), «Наслаждайся сколько хочешь!» (хрустящие хлебцы).
135
Многочисленные обертки рекламных образов и сопровождающие их лозунги, создающие
иллюзию стабильности и процветания человека в мире, на самом деле скрывают в себе
страшную идею человеческой растерянности и богооставленности.
Пересоздание мира в постмодернизме
В сознании, ориентированном на потребительское отношение к миру, и
осуществляется постмодернистская интерпретация – в отличие от реального,
сопоставимого с авторским замыслом переосмысления и толкования идей и литературных
сюжетов: очевидно, что под постмодернистским скальпелем их ждет деформация и
гибель.
Можно наблюдать, как в «Последнем искушении Христа» развоплощаются и
умирают евангельские образы. Развоплощается и умирает Бог, Который оказывается там
лишь немощным человеком. Умирает вера в Него как в Спасителя и Господа. Умирает
упование на Искупление. Умирает надежда на Воскресение. В ницшеанском смысле М.
Скорцезе убивает Бога. ..далее