своевольного и кичливого человеческого разума, наделяют его санкциями судьи и творца
и объявляют о существовании сфер человеческой и мировой жизни, не подвластных воле
Божественного Промысла.
В них правит человеческая самодостаточность и самодеятельность. Это называется
как угодно – прогресс, новое религиозное сознание или универсальное христианство. В
них люди по собственному произволу общаются с Богом и творят «теургию». Для этих
людей Спаситель – лишь один из богов их пантеона...
88
Но хотя Вл. Соловьев, по свидетельству современников, предпочитал Церкви
«внутреннюю молельню», умер он, как подобает православному христианину –
поисповедовавшись и причастившись Святых Христовых Таин.
На закате своей жизни в «Краткой повести об антихристе» («Три разговора») он
фактически отказался от многих своих философских построений. Антихрист у него –
большой гуманист, справедливый правитель, интеллектуал, великий спиритуалист, аскет
и филантроп. Дело его жизни – установление всеобщего мира на земле и «равенства
всеобщей сытости». Кроме того – он писатель, и все содержание его книги «проникнуто
истинно-христианским духом деятельной любви и всеобщего благоволения». На все его
неисчислимые добродетели у него есть лишь один порок – его сатанинская гордыня,
которая и превращает его при столкновении с исповедниками Христа в кровавого палача,
тирана и нечестивца. И лишь перед лицом этого апокалиптического «зверя» –
исключительно в общем подвиге Христова исповедничества и мученичества – становится
возможным соединение Церквей.
«Краткая повесть об антихристе» звучит как грозное предупреждение философа о
зловещей сомнительности внецерковного гуманизма – «антихристова добра» и
просвещенного «антихристова разума», несущих человеку нравственную, духовную и
физическую гибель; как предупреждение интеллигенции о роковой двойственности
внецерковной – секулярной – культуры и замешанного на гордыне творчества.
Н. Бердяев: Церковь или творчество?
В этой связи было бы нелишне вспомнить некоторые построения Н. Бердяева, тем
паче, что именно он сделался на многие годы властителем умов в том пункте, где он
говорит о творчестве, и именно ему мы обязаны формулировкой многих положений,
которые ныне принимаются интеллигентским сознанием за аксиому, если не за догмат.
«Может ли человек спасаться и в то же время творить, может ли он творить и в то же
время спасаться?» – вот основной вопрос, вокруг которого выстраивается одна из
ключевых статей Н. Бердяева «Спасение и творчество»cclxi. Проблема эта чрезвычайно
заостряется под пером мыслителя, усугубленная его собственным религиозным
дуализмом, изначально разводящим спасение и творчество по разным сферам бытия:
Церковь занята спасением, творчеством занят светский мир.
Преодолением этого разрыва должно стать освящение и оправдание Церковью
творческих дел, которыми занят мир светский. Однако идея о воцерковлении творчества
выступает у Н. Бердяева в интерпретации, своеобразие которой можно приписать
романтическому духу Серебряного века.
Прежде всего главную проблему для творчества он ищет в самой Церкви. «Система
иерократизма, исключительное господство священства в жизни Церкви, а через Церковь и
в жизни мира, есть подавление человеческого начала ангельским, подчинение
человеческого начала ангельскому началу, как призванному водительстовать жизнью»cclxii.
Однако подавление человеческого начала, недопущение его своеобразного
творческого выражения есть «ущербление христианства»cclxiii как религии
Богочеловечества, полагает Бердяев. Средневековая культура, продолжает он, по идее
своей была ангельской, а не человеческой. Господство ангельского начала всегда ведет к ..далее