произведении как совершенная форма и сам участвует в формировании традиции.
Священник Павел Флоренский писал, что канон никогда не был помехой
художественному творчеству, что трудные канонические формы всегда были тем
«оселком», на котором «ломались ничтожества» и «заострялись великие дарования».
«Поднимая на высоту, достигнутую человечеством, каноническая форма высвобождает
112
творческую энергию художника к новым достижениям, к творческим взлетам...
требования канонической формы есть освобождение, а не стеснение»cccxx.
Творческим заданием художника остается постижение смысла и глубины канона
(традиции): в этом его связь с историей человечества и потому – с истиной и реальностью.
Художник, который полагает, что канон может ущемить его творческую оригинальность,
и потому, прежде чем усвоить его, пытается его сокрушить, на самом деле попадает в
полную зависимость от своей разрушительной задачи и начинает паразитировать на
обломках чужих форм, подменяя творчество деструктивным дискурсом.
И все же художественные каноны, в отличие от церковных, остающихся
непреложными и неизменными, имеют историю своего чередования: так,
классицистический канон сменяется реалистическим или романтическим, рождающийся
из их недр модернизм с течением времени сам ложится в традицию и становится
классикой, как это произошло с творчеством Александра Блока и Анны Ахматовой,
Бориса Пастернака и Андрея Платонова.
Суть в том, что Церковь и культура относятся к разным планам человеческого бытия:
Церковь хоть и пребывает в мире, но миру не принадлежит, культура же принадлежит
миру и истории, вместе с которыми она и погибнет: земля и все дела на ней сгорят (2
Пет. 3, 10) Хотя, как сказано, пшеницу уберут в житницу.
И тем не менее и в Церкви и в христианской культуре совершается сходный процесс
богоподобного человеческого творчества, цель которого – создание «новой реальности», и
прежде всего – в глубинах души человеческой; чаяние нового неба и новой земли (ср.:
Откр. 21, 1), Царства Божиего, преображение себя и мира.
Творчество как подвиг веры
Пушкин писал: «Цель поэзии – поэзия... Цель художества есть идеал, а не
нравоучение». Идеал – это то, чего нет на свете, но что существует в идеальной
реальности, онтологический образец, соответствовать которому может лишь
преображенная реальность. Поэтому в творчестве особенно актуальной оказывается
проблема веры. Вера же всегда находится в противоречии с данностями этого мира, с его
очевидностью,– наконец, с человеческим ratio, опирающимся на эти очевидности и
держащимся за них до последнего. Мирское «вЕедение» – доводы опыта, привыкшего
ориентироваться среди причинно-следственных связей падшего мира и апеллировать к их
логике,– сопротивляется устремлениям веры и пытается ее рационалистически разложить.
В творчестве такого рода помехой может стать чрезмерная рефлексия, убивающая
непосредственный порыв к идеалу, то есть Красоте и Истине, а также и сам
профессиональный навык, навязывающий свои приемы и опережающий своим знанием о
том, как именно это должно быть сделано, творческую возможность того блаженного
неведения и «хождения по водам», которые доступны лишь вере.
В самом человеческом бытии существенным препятствием к благодатной жизни «по
вере» служит вЕедение принудительных законов природы, мира, человеческих
отношений, социальных «раскладов» и т. д., которыми человек опутан, как паутиной.
«Человек, сомневающийся, что Бог – помощник в добром делании, боится тени своей, и
во времена достатка и обилия томится голодом, и при окружающей его тишине
исполняется бури»,– пишет преподобный Исаак Сиринcccxxi.
Размышляя о творчестве, нельзя не прийти к мысли, что оно родственно вере, ..далее