То есть, иными словами, до самой последней минуты своего существования человек,
предававшийся страстям и порокам, может через покаяние приобщиться к вечной жизни
или даже сподобиться святости,– скажем, претерпев ради Христа мученическую кончину.
Ибо и грех не лишает человека свободы, притом свободы выбора и произволения. Даже и
падший грешный человек волен бороться и противостоять греху, хотя и не может
победить его без помощи Божией. Даже и тот, кто делает себя игралищем страстей и
«сосудом диавола», вовсе не прикован ко злу автоматически, абсолютно, так же как и
человек, близкий к духовному совершенству, не привязан к добру раз и навсегда какой-
либо необходимостью. Сама по себе благодать не является панацеей от греха, не
связывает человека, хотя и ограждает его от искушения и соблазна: он остается свободен,
и даже великий подвижник может изменить Христу, если захочет, ибо в нем сохраняется
вся полнота его свободного «неустойчивого» произволения, содержащего в себе и
возможность падения и богоотступничества. «...Если ты захочешь погибнуть, то природа
твоя удобоизменяема. Если захочешь изрыгнуть хулу, составить отраву или убить кого –
никто тебе не противится и не возбраняет. Кто хочет, тот и покорствует Богу – и идет
путем правды, и владеет пожеланиями... <…> …Человек, по причине остающегося у него
произвола, если захочет, делается сыном Божиим или так же и сыном погибели...»xcii.
Это и есть то, что в Православии именуется свободой. Таким образом, свобода – это
онтологическое, а не психологическое понятие. Свобода – это свойство бытийного
статуса, это возможность самоопределения и выбора собственной природы, «действенной
самореализации в бытийной перемене, онтотрансцензусе»xciii.
Преподобный Максим Исповедник утверждал, что свобода человека сохранится и в
воскресении мертвых. Мир умрет видимой своей стороной, но и воскреснет, когда вся
тварь ради человека получит приснобытие, и вся природа будет восстановлена в ее
изначальном ладе, чине и мере, и ничто не останется вне Бога, ибо Он будет всем во всем.
Как железо в пламени, проникаясь им и делаясь с ним единым, все же продолжает
11 Самовластие. – Авт.
27
оставаться железом, так и человек, соединяясь с Богом, не утрачивает своей сущности: в
этом Божественном пламени не сгорят ни природа, ни свобода, ни даже «самовластие»
человекаxciv.
После кончины мира произойдет распад и восстановление исконного строя человека,
то есть будет всецело восстановлено его естество, однако это не означает, что его
свободная воля непременно переориентируется к добру. Потому что, даже и познав добро,
человек может уклониться от него. Во всяком случае, между познанием добра и его
свободным избранием вовсе нет никакой причинно-следственной связи, как утверждает
преподобный Максим Исповедникxcv. Меж тем, подчеркивал он, Бог, по Своей
всеблагости и любви, обымет все творение – добрых и злых, праведных и грешных,–
однако не все в равной мере будут участвовать в Его любви, не все смогут принять
причастие Божественных благ, ибо Божественное благобытие не может быть преподано
извне, помимо и вопреки свободной воле человека, то есть насильно. Люди, сохранившие
после Страшного Суда свою злую волю, уклоняющуюся от Бога и распадающуюся на
множество своевольных позывов и помыслов, сами вынашивают в себе вечную муку,
плач и скрежет зубов (Мф. 8, 12), поскольку Божественный пламень любви
оборачивается для их греховной воли геенским огнем: Господь, Бог твой, есть огнь
поядающий, Бог ревнитель (Втор. 4, 24)xcvi.
Как писал преподобный Исаак Сирин, «мучимые в геенне поражаются бичом любви
(Божией.– О. Н.)» (слово 18)xcvii. Ибо, по преподобному Максиму, блаженство и радость
возможны лишь в свободном согласовании воли человеческой с волей Божественной.
Лишь свободное и творческое избрание Божественной воли, лишь освящение и ..далее