императива долженствования и творчества свободы. В истории человек пытался решить
этот конфликт путем исправления законов, «благородного законничества»: если закон
праведен и справедлив, то в обществе не остается почвы для трагизма. Таков проект
идеального государства у Платона, у Аристотеля (человек вне государства – «либо
животное, либо божество»cxcvi), у Канта, «общественного договора» у Руссо, социального
62
переустройства у Маркса, у всякого рода революционеров, как бы ни различались при
этом их представления о праведности и справедливости. До сих пор в мире актуально
суждение, что только законом можно бороться с беззаконием и эффективность этой
борьбы сводится лишь к совершенству или несовершенству законов. Новый проект
«диктатуры закона» в России также претендует на то, чтобы «искоренить беззаконие» и
водворить «свободу демократии».
Таким образом, в человечестве живет убеждение, что жизнь в законе есть панацея от
беззакония, совершенная жизнь, идеальное государство. Еще античные философы,
пытаясь увязать закон со свободой, придерживались максимы: для рабов – необходимость
есть закон, а для свободных – закон есть необходимость.
Закон устанавливает императивную норму поведения, определяет правовые
отношения гражданина и кесаря (римский закон), народа и Бога (ветхозаветный закон).
Закон – это своего рода юридический договор, предписывающий человеку его
соблюдение, а в случае нарушения чреватый соответствующими наказаниями: по закону
нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.
Однако с Боговоплощением приблизилось Царство Небесное (Мф. 3, 2), Царство
не от мира сего (Ин. 18, 36). Оно метаюридично, с ним невозможно завязать какие-либо
договорные правовые отношения. Напротив, эти отношения должны быть не нарушены
(не нарушить пришел Я, но исполнить [Мф. 5, 17]), но сняты, ибо здесь правит иной
порядок бытия: многие будут первые последними, и последние первыми (Мф. 19, 30),
иной строй этики: блаженны нищие духом (Мф. 5, 3), иной закон любви: любите врагов
ваших (Мф. 5, 44), иной дух истины и свободы: истина сделает вас свободными (Ин. 8,
32).
Эта любовь не есть договор, не есть норма правовых отношений – она сама есть
новая жизнь. И именно в этом смысле, сам того не подозревая, был прав Аристотель,
утверждавший, что вне государства и закона – «или животные, или боги». Ибо
христианство как раз и утверждает именно этот парадокс: да будете сынами Отца
вашего Небесного (Мф. 5, 45), Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети
Божии (Рим. 8, 16), все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса (Гал. 3, 26). «Царство
благодати, сфера обожения – сверхприродны, сверхзаконны, метаполитичны»cxcvii.
Это Царство не от мира сего с его новой системой ценностей оказывается
принципиально несовместимым с признанием автономной ценности закона. Закона как
императивной нормы. Обожествленного закона языческого античного мира и
непререкаемого, абсолютного закона иудеев. Мало того, инвективы святого апостола
Павла, направленные против закона, трактуют его в универсальном смысле. Закон у него
также и нравственное сознание язычников, живущее по природе в их сердцах (дело закона
у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их [Рим. 2, 15]).
В этом случае закон для апостола Павла – это вообще категория нормативной этики,
моральное долженствование, императив.
При этом он не выступает против самого содержания закона16: он настаивает на том,
что закон не спасает. Мало того, он и не был дан для спасения, но для приготовления
народа Божиего к принятию Христа: до пришествия веры мы заключены были под
стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. Итак закон был
для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же ..далее