люди-машины. Самой популярной электронной детской игрушкой сделался «тамагочи» –
симулякр, требующий постоянной и напряженной заботы о себе: ребенок должен его
кормить, поить, укладывать спать, лечить, если он заболел,– в противном случае он может
и помереть, нанеся своему маленькому хозяину тяжелую душевную травму. Игрушка
призвана уничтожить грань между собственной электронной виртуальностью и
реальными, не игровыми переживаниями ребенка, которого она постоянно тревожит
своими «всамделишными» провокативными требованиями. Так в детское сознание
внедряется мысль о естественности и органичности искусственного условного мира.
Здесь переплетаются две противоположные (встречные?) тенденции – превратить
природу в вещь и сделать вещь явлением природной жизни. Или так: превратить жизнь в
игру и сделать игру формой жизни.
С этими искусственными героями удивительно схожи и персонажи детективов,
триллеров, фантастики и постмодернистских романов – это скорее олицетворение какой-
то функции, идеи, чем воплощение человеческой индивидуальности. Даже
«сверхчеловек» фантастики – Терминатор или Бэтмен – это всего лишь робот,
выполняющий те или иные действия.
Новый герой как мифологический тип – это, как правило, «душка-киллер»,
благородный разбойник. Иногда он выступает в качестве искателя приключений и денег, а
также борца с другими, несимпатичными, киллерами, действуя чаще всего по найму.
Иногда его, как Раскольникова, «среда заела», и он начинает «порешать» противников
направо-налево. Однако, используя образ писателя-постмодерниста В. Пелевина, его, в
отличие от Раскольникова, которого, по убиении старух, «повязал внутренний прокурор, а
внутренний адвокат не отмазал», не может пронять никакой «внутренний прокурор», зато
«внутренний адвокат» записывается к нему в сообщники.
Если действие происходит в американском фильме, а наш киллер – не полицейский,
не фэбээрэшник и не цэрэушник, его непременно поймают и воздадут ему по заслугам,
чтобы не нарушал американский закон. Но зрителю своего героя будет безмерно жаль:
такой ловкий, такой остроумный! Но если он все-таки полицейский, фэбээрэшник или
цэрэушник, то он с полным правом будет наслаждаться заслуженным хэппи-эндом,
украшенным для него к тому же началом нового прибыльного бизнеса или кругленькой
суммой, положенной им в банк на свое имя.
Впрочем, отдавая дань женской эмансипации, таким героем может стать и
очаровательная женщина-киллерша. Не без изящества «замочив» пару дюжин крепких
мужиков и «выполнив задание», она с полным правом наслаждается мирными утехами
буржуазной жизни в кругу семьи. Такой же полноправной героиней, вознагражденной в
конце концов семейным процветанием, может стать и обаятельная проститутка – эта
137
новая Золушка наших дней. Любуясь к концу фильма ее благоденствием, какой ханжа
заикнется о покаянии?
С другой стороны, главным героем становится автор. В связи со всем сказанным
выше о «смерти автора» это может показаться противоречием. Однако этот автор-герой не
есть тот удаленный из текста автор-производитель, автор-творец. Автор-герой, по сути,
выполняет функцию news-maker’а, то есть интерпретатора – конструктора, составителя,
режиссера. «Авторское» кино, «авторское» телевидение, «авторская» песня – это лишь
часть общей тенденции, когда авторская интерпретация делается главным действующим
лицом произведения, а траектории его субъективизма – основным сюжетом. В этом
смысле Скорцезе и есть главный герой «Последнего искушения…».
Таким образом, постмодернистский автор предстает не в виде творящего субъекта, а
в роли компилятора, плагиатора, интерпретатора, составителя коллажей и организатора
монтажей. Коллаж фрагментирует и переносит материал из одного контекста в другой, ..далее