человеческом духе, а навязанные ему «правилами игры», которые предполагают
упразднение всех религиозных, нравственных и даже эстетических категорий. В этом
смысле перформанс становится неким полигоном для испытания и формирования «нового
человека».
Одним из наиболее массовых был перформанс студенческого театра МГУ, который
организовал шествие по Никитской с плакатами: «Бога нет, потому что мы бессмертны»,
«Взрежем себе вены, чтобы быть красными» и даже «Мы с вами, шахтеры!». Солировали
в этом шествии дамы, по-видимому, актрисы театра, одетые в черные трико и украшенные
рожками на голове: они подпрыгивали и пританцовывали, совершая руками пассы перед
лицами потрясенных милиционеров.
В основе таких коллективных перформансов лежит интерпретация знаменитой
шекспировской сентенции: «Весь мир – театр». Таким образом, все может быть и должно
быть превращено в шоу, в которое вовлекаются все присутствующие.
Однако перформанс может быть и индивидуальным. Некий поэт набирал в банку
воды из Белого моря и вез выливать ее в Черное. На этом его акция и заканчивалась; суть
ее в умышленной неоправданности и неадекватности (категории постмодернизма –
«интересное») производимых действий, что и призвано спровоцировать эстетическую
сенсациюccclxviii.
Одной из наиболее впечатляющих была акция английского художника, заснятого
камерой в замкнутом пустом пространстве, где он изображал борьбу с некими
невидимыми силами: он ожесточенно потрясал кулаками, размахивал руками и ногами,
напрягал мышцы, корчил гримасы, извивался, словно Лаокоон, обвитый незримыми
змеями. Все его тело изображало напряженное и мучительное сражение с неким
соперником – и так до полного изнеможения.
Другой акцией этого же художника был отчаянный затяжной одинокий крик,
меняющий лады и едва не переходящий в вой. По-видимому, он должен был быть чем-то
вроде «гласа вопиющего в пустыне».
Оба эти перформанса, впрочем, красноречиво выражают специфику нового театра,
ставшего уже «театром самой жизни», где речь утратила свою смысловую функцию,
передав ее жесту, мимике и нечленораздельным звукам. Кроме того, если теперь само
бытие не более чем шоу, как считают деятели актуального искусства, нет смысла
противопоставлять искусство и не-искусство.
Однако, как заметил Павел Белицкий, «обезьянье стадо, где все общение происходит
на языке мимики и жеста, ужимки и гримасы, увы, не есть сплошное театральное
пространство, и хотя там и нет ничего, кроме олицетворенной эмоции и воплощенного
действия, никакое семейство шимпанзе не есть изумительное продолжение
МХАТа...»ccclxix. Порой акции «актуального искусства» больше напоминают неудачную
«хохму» и даже просто хулиганство. Например, известный постмодернистский поэт
послал из Москвы в Свердловск своему недругу, который интересовался уринотерапией,
два литра своей мочи. Постмодернистский смысл посылки, однако, не столько заключался
в том, как прореагирует на нее злополучный оппонент, сколько был рассчитан на эффект
неадекватности всех, кто с полной серьезностью и ответственностью на всем протяжении
полутора тысяч километров – на всем пространстве России – будет участвовать в ее
транспортировке и доставке: все эти почтальоны, грузчики, железнодорожники и т. д.ccclxx
Примечателен здесь и тот критерий, по которому это было расценено в кругах,
интересующихся «актуальным искусством», именно как перформанс, а не что-либо
другое.
142
Лицо, имидж, маска
И здесь мы подходим к существенной черте постмодернизма. ..далее