который растворяется в субъективном ощущении, игре фантазий и домыслов. Человек
оказывается абсолютно одиноким, ибо некому разделить его собственный
экзистенциальный опыт. Вместе с утратой Бога исчезает всякая возможность отыскать в
мире какие-либо ценности.
Экзистенциализм избирает себе в качестве исходного пункта утверждение одного из
героев Достоевского: «Если Бога нет, то все позволено»: человеку не на что опереться ни
вовне, ни в себе самом. Это порождает тревогу, страх, отчаяние. Это и есть «философия
горделивого отчаяния». Человек «заброшен», покинут, предоставлен самому себе, он
«обречен быть свободным». У него нет никаких моральных предписаний и обязательств,
ровным счетом ничего, чем бы он мог оправдаться. Он принимает во внимание лишь то,
что зависит от его воли. Он бесконечно рискует. Ничто не может спасти его от себя
самого.
По Хайдеггеру, «постоянное, задевающее человека, достающее его, ему врученное
пребывание» («присутствие»)cxliii в его отношении к смерти определяется ужасом. Ужас –
обморок сознания, «застывание» перед Ничто, перед перспективой тотального
самоуничтожения.
Этому онтологическому «ужасу» противопоставлен психологический «страх»:
причина страха кроется во внутрибытийном, ужас пребывает в «ничто и нигде». Этот
«мирской» страх может камуфлировать этот фундаментальный ужас, однако подлинное
бытие раскрывается лишь на фоне Ничто. Лишь перед лицом смерти человек обретает
свое подлинное бытие: последнее, таким образом, является «бытием-к-смерти». Это
«подлинное бытие-к-смерти» есть осмысленный опыт смерти как возможности. Через эту
возможность осуществляется «цельность пребывания» человека. Поскольку смерть есть
единичная, субъектная, собственно «моя» смерть, она в то же время для человека есть и
безусловно «самая своя» «собственная» возможность, свобода par excellence. Поэтому
лишь через опыт смерти человек обретает свою свободу, ибо свобода у Хайдеггера
означает актуализацию всех собственных, бытийно присущих возможностей сущего.
Современный мыслитель Сергей Хоружий находит в этом пункте его сходство с
преподобным Максимом Исповедником, с его понятием «природной воли»12.
«Бытие-к-смерти», по Хайдеггеру, есть решительное вхождение в смерть,
избавляющее человека от «затерянности» в «случайно навязавшихся возможностях». Тем
самым это бытие высвобождает себя для самой своей возможности, то есть осуществляет
свободу для своей смерти. В этой «свободе к смерти» человек и осуществляет
фундаментальное призвание быть самим собой, обрести подлинную аутентичную
«экзистенцию»: только на границе со смертью «пребывание» человека может осмыслить и
осуществить себя как самостоятельное, «свое» бытие.
Напротив, забвение и «уклонение» от смерти, спровоцированные «трусливым
страхом», искажают экзистенциальный ужас, взывающий к подлинности человеческого
«я», и закабаляют человека множеством условностей и уловок, направленных на то, чтобы
скрыть Ничто. Хайдеггер описывает многоликий характер этого феномена «уклонения»
или «убегания», превращающего человека в социальный «продукт» – в человека
обезличенного, массового, манипулирующего готовыми, насажденными извне
стереотипами сознания. Такой человек (или такое человечество – das Man) становится
тотально несамостоятельным, неаутентичным и несвободным. Оно, это человечество,
12 Хоружий С. О старом и новом. СПб., 2000. С. 453. Однако, несмотря на внешнее
сходство, здесь имеется и фундаментальное различие: «природная воля», которая, по
преподобному Максиму Исповеднику, хотя и является сущностным выражением природы
человека, вследствие грехопадения подверглась искажению (см.: Преподобный Максим
Исповедник. Творения. Кн. 1. С. 148, 297) и не может быть восстановлена собственными
силами твари – даже в акте хайдеггеровского «подлинного бытия-к-смерти». ..далее