виду, что постмодернизм, повторяем, есть не столько какое-то культурное течение или
направление искусства, сколько новый тип мироощущения, общекультурное сознание,
тип мышления и восприятия.
По логике постмодернизма («после нового»), история искусств как смена стилей
закончена. Наступила эпоха метаискусства, метаязыка, способом чтения которого этот
постмодернизм и является. Он в одинаковой мере равнодушен как к традиционализму
(искусству, опирающемуся на старые образцы), так и к авангардизму (искусству,
устремленному к новым формам) самим по себе, но и то и другое создают для него единое
культурное пространство, лишенное каких-либо приоритетов. В этом пространстве все
является лишь материалом для его интерпретаций, для его словесных, изобразительных
инсталляций (в переводе с английского – устройство, установка, монтаж, сборка).
Но закончена не только смена стилей, но и сама история: она зашла в «тоталитарный
тупик»cccxlix, и теперь нужны «альтернативные понятия, чтобы сбить историю с ее мерного
шага, нужны интервенции «другого мышления», даже «безумного мышления»... Так
развертывается целый веер альтернативных наук, вер, искусств, языковых моделей»cccl.
Такое сознание аннигилирует прошлое и упраздняет будущее – значимым является
только настоящее, «актуальное», «метаисторическое»: в нем нет ни нового, ни старого, но
все может быть привлечено и использовано для карманных нужд текущего момента.
126
Контекст делается важнее текста, творчество подменяется произвольной интерпретацией
уже сотворенного, и это перетолковывание уже существующего становится
преимущественным видом деятельности постмодернизма.
Это означает прежде всего размывание всяких границ – культурных, этических,
эстетических, религиозных, церковных. Это означает опрокидывание всех ценностных
иерархий и уравнивание «в правах» самых разнородных сущностей и предметов.
Собственно, никакой вертикали в этом мире больше не существует: сакральное
профанируется, профанное эстетизируется, возвышенное редуцируется, а низкое обретает
статус нормального.
В этом «культурном пространстве» иерейский крест демократично соседствует с
трезубцем и козлиным хвостом, попадая в единый «текст» какого-нибудь современного
писателя или делаясь атрибутами видеоклипа. Но главное все же то, что в таком же
неумолимом равноправии они существуют в самОм постмодернистском сознании.
Любопытно и то, что постмодернизм, используя материал и технику массовой
культуры (эстрадных песен, «мыльных опер», рекламы и т. д.) и наделяя свои тексты
рекламной привлекательностью, гарантирующей потребительский спрос, вместе с тем
своей иронической трактовкой этих сюжетов и приемов апеллирует к элитарному
сознанию. Однако любая пародия всегда имеет в виду некую норму, во имя которой она
либо превращает в гротеск пародируемые предметы и стили, либо создает для них
неадекватный контекст.
Поскольку такой нормы для постмодернизма не существует, пародия становится
тотальной: из литературного приема она превращается в мировоззренческий метод.
Еще в 1908 году А. Блок называл иронию болезнью, сродни душевным недугам. Путь
иронии «начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается –
буйством и кощунством»cccli.
«По ту сторону добра и зла»
Модель постмодернистского мира воспроизводит не так давно открывшийся в
Москве небольшой магазинчик «Путь к себе», предлагающий потребителю весь
«джентльменский набор» нового человека. На небольшом пространстве, то есть подряд,
там выставлены для продажи:
шарики для медитации, ..далее