Критики психического детерминизма (С. А. Левицкий, Н. Лосский) отмечали
существенную ошибку в построениях его адептов. Корень ее заключался в
отождествлении воли с мотивами. Воля, однако, не может быть полностью
идентифицирована ни с одним из мотивов, поскольку в ее власти поддаваться им или их
отвергнуть, овладеть ими или преобразить их. Кроме того, святоотеческая аскетическая
литература учит, что не все помыслы и влечения, одолевающие человека, являются его
принадлежностью: они могут быть «всеваемы» извне, опознаны как искушения и
отражены в акте «духовной брани». От тайных моих очисти мя, и от чуждих пощади
раба Твоего, аще не обладают мною, тогда непорочен буду, и очищуся от греха велика
(Пс. 18, 13–14).
Таким образом, не все желания, появляющиеся в душе, есть собственно ей
принадлежащие вожделения – они могут быть предложены ей «в порядке соблазна».
Различение «моих» и «не моих» стремлений, одолевающих сознание, есть в то же время и
функция человеческого «я» как субстанциального центра личности. Тот факт, что человек
может превращать свои собственные мысли, чувства, желания, влечения и мотивы в
«предмет сознания», свидетельствует о том, что его «я» не может быть сведено ни к ним,
ни к их равноденствующей, но находится над этим зыблющимся морем. В связи с этим
можно говорить о воле как некоем стремлении, исходящем из «я» и совпадающем или не
совпадающем с отдельными мотивами.
Это, однако, вовсе не означает полной немотивированности проявлений свободной
воли: в любом поступке, который может лишь на первый взгляд показаться лишенным
какого-либо побудительного начала, всегда можно отыскать скрытый и тайный
иррациональный мотив. Тем не менее не существует ни воли без мотивов, ни мотивов без
воли. Воля не уничтожает и не творит новых мотивов, однако в ее власти преобразить и
перегруппировать их, изменяя их соотношение в пользу той ценности, которой она отдает
предпочтение и на которую она ориентируется. В конце концов, воля в своем свободном
самоопределении может сама, отвергнув ряды причинности, создать новую причину, тем
самым открывая новый причинный ряд, утверждая новую ценность. Итак, свобода имеет
самое непосредственное отношение к царству ценностей.
Предел, к которому подходит материализм, есть абсолютизация, или
«обоготворение» материи. Психологический детерминизм в конечном счете упирается в
идололатрию закона причинности. Таким образом, вопрос о свободе воли является
вопросом о взаимоотношениях между неким Абсолютом (идолом или божеством) и
относительным, частным бытием.
Предельный случай христианского теологического (или супернатуралистического)
детерминизма представляет собой позиция протестантизма, усвоившего учение Кальвина
об избранности и предопределенности. В кальвинистском «Символе веры» эта идея
сформулирована так: «Бог решением Своим и для проявления величия Своего
предопределил одних людей к вечной жизни, других присудил к вечной смерти...»cxxxi.
По Лютеру, свобода воли есть Божественное свойство, исключительная
принадлежность Божественного величия. Приписать свободу какой-либо твари означало
бы ограничить как всеведение, так и всемогущество Бога, что представляется ему
кощунственным и недопустимым. Поэтому он настаивает на том, что Бог «действует в нас
без нас, сотворенных и охраняемых Им для того, чтобы мы Ему содействовали»cxxxii. Само
35
это содействие человека Богу рассматривается Лютером как факт, а не как плод
человеческой свободы.
Лютеру близка мысль блаженного Августина о том, что человеческая воля свободна
во зле, но не в добре. Выбором добра человек всецело обязан одному Богу: «Я
заблуждался, утверждая, что уверовать в Евангелие и возжелать – в наших силах»cxxxiii. ..далее