«долженствования» в свободе. Вера оспаривает доказуемость доказательств и творит
новые возможности для невозможного. К порогу такой веры человека приводят страх и
отчаяние в «человеческих, слишком человеческих» истинах, в земных путях обыденности,
для которой нет места чуду. «Страх,– пишет Кьеркегор,– это возможность свободы,
только такой страх абсолютно воспитывает силой веры, поскольку он пожирает все
конечное и обнаруживает всю его обманчивость... Тот, кто воспитывается страхом,–
41
воспитывается возможностью, и только тот, кто воспитывается возможностью,
воспитывается сообразно своей бесконечности»clv.
Только такой страх и такое отчаяние способны вынести человека за пределы
эмпирического принуждающего бытия туда, где уже нет ни житейских самоочевидных
истин, ни их императива, а есть только безграничное царство свободы.
Однако возможность свободы философ видит не в том, что человек может выбирать
между добром и злом. Свобода, пишет он, в том, что мы можем. Ибо если приходится
делать выбор между добром и злом, то это значит только то, что свобода уже утеряна: зло
водворилось в мире и претендует обрести такое же бытие, как и добро. Свобода человека
не в том, чтобы выбрать между тем и этим, но в том, чтобы изгнать зло, избавить от него
мир, обратить это зло в ничто. Пока зло существует, настаивает Кьеркегор, нет свободы, а
то, что люди называли ею, было иллюзией.
В связи с этим Кьеркегор не боится ставить самые мучительные для человеческого
духа вопросы: если бы свобода была свободой выбора между добром и злом, тогда она
должна была бы быть присуща и Самому Творцу, из чего могло бы следовать
предположение, что Творец как Существо абсолютно свободное мог бы избрать зло.
Отрицать эту возможность, исходя из того, что это противоречило бы Божественной
всеблагости, означало бы признать отсутствие у Бога свободного выбора. Но и допустить
такую возможность свободы означало бы признать, что всемогущий Бог, если захочет,
может предпочесть зло. Здесь мысль о том, что свобода есть выбор между добром и злом,
заходит в тупик. Кьеркегор, однако, находит ей разрешение «поверх этики», в тайне веры:
божественная свобода есть «произвол», «над Богом нет начала, нет закона. То, что Он
приемлет, есть добро. То, что Он отвергает, есть зло. Бог не выбирает между добром и
злом... то, что Он любит, есть добро, то, что Он не любит, есть зло»clvi.
Из этого следует: все автономные от Бога истины теряют свою доброкачественность
именно в силу своей независимости от Бога. Все, освободившееся от Него, отдает себя во
власть Ничто. Зависимость от Бога есть свобода от Ничто: перед лицом Божественного
всемогущества рассыпаются все «каменные стены» и «необходимости». Нет никакого –
ни реального, ни идеального – начала, ни такой идеи, ни такой истины, которые бы
возвышались над Богом и подчиняли Его себе: Богу же всё возможно (Мф. 19, 26). Это и
есть свобода.
Воистину Тобою избавлюся от искушения, и Богом моим прейду стену (Пс. 17,
30).
Свобода и зависимость
Человек осознает в себе преимущественные достоинства в сотворенном мире. Он
сотворен по образу и подобию Божиему, он одарен бессмертной душой, разумом и
свободной волей. Аксиологическая способность оценки и рассуждения – соответственно и
решения – превращает человека во владыку, господствующего и над своей природой, и
над всей тварью. Короче говоря, он – венец Божиего творения. Он призван к
совершенству: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Он
наделен бесконечными стремлениями – в высоту, в глубину, в самую сердцевину своего
«я». И тем не менее он не абсолютен. Бытие его в мире конечно, и сам он не властен ни в
своем рождении, ни в смерти. Эта власть всецело принадлежит Творцу (см.: Прем. 16, 13). ..далее