Итак, эффект перемещенных предметов состоит в отчуждении вещей от их
сущности. Порывая связь с платоновским миром «идей», они развоплощаются,
превращаясь в «скорлупы», наполненные призраками («аллюзиями») и пустотой. Их
реальность, лишаясь онтологического смысла, делается эфемерной, если не
демонической, «геенской». Собственно, в этом и состоит цель постмодернистского
искусства: избежать воздействия «оболванивающей» идеи (Идеи), а это возможно, лишь
убежав в симулякр, в виртуальность. Именно по этой причине постмодернизму
ненавистен Образец, который он деформирует и тем самым дезавуирует или, в крайнем
случае, оттесняет его всякого рода римейками, этими псевдокопиями.
Постмодернизму интересны феномены, за которыми нет ноуменов; интересны
явления, оторванные от «вещей в себе». Лишь это и призвано вызывать
постмодернистскую «эстетическую сенсацию». И если можно говорить о концепте
«перемещенных предметов», это безусловно есть концепт вседозволенности человека,
рискующего развоплощать то, что было воплощено по воле Творца.
В конце концов, перемещенные предметы постмодернизма – это нос, сбежавший от
гоголевского майора Ковалева. Нос, который вдруг одевается в мундир, шитый золотом, с
большим стоячим воротником, в замшевые панталоны, пристраивает по бедру шпагу,
прикидывается статским советником и даже молится в Казанском соборе. То, что
повергало в мистический ужас Гоголя в его фантастической и сатирической повести, то,
что казалось свидетельством мирового абсурда: вещь, изменившая свой статус,–
сделалось даже не курьезом, а обыденным делом постмодернизма.
«Перформанс»
Эффект перемещенных предметов лежит в основе и постмодернистских акций,
называемых перформансами (performance: театральное представление или перформация –
перекодировка), проводимых на публике, среди толпы, «в жизни». Одной из самых
бескорыстных и изящных акций такого рода было запускание по Москве-реке огромного,
чуть ли не десятиметрового, сшитого из ярких лоскутов воздушного шара. Зрелище это
было рассчитано не столько на тех, кто присутствовал при «запуске», сколько именно на
тех, кто ничего о нем не знал и кого этот шар, плывущий среди бела дня в самый разгар
брежневщины, мог поразить и наверняка поразил. Суть акции в том, чтобы вызвать
удивление, неадекватную реакцию, «перформировать» реальность.
Группа художников «Секция абсолютной любви» в качестве перформанса устроила
похороны щуки в Александровском саду под кремлевской стеной. Закопали. Тут же
поставили зажженную свечку. Прохожие и туристы поглядывали на них сочувственно,
покачивали сокрушенными головами, спрашивали друг друга: «А кого хоронят?».
Одним из характерных перформансов было изготовление торта в форме лежащего
тела Ленина, такого, каким оно видится в мавзолейном гробу, да еще и в натуральную
величину. На поедание кондитерского мертвого тела была приглашена публика, в том
числе и милые детки, которые ничтоже сумняшеся запихивали себе в рот части трупа
вождя. В прессе («МК») эта чудовищная акция была откомментирована лишь некоей
возмущенной коммунисткой-пенсионеркой, которая сочла своим долгом «заступиться за
Ленина», к вящим восторгам устроителей перформанса.
Это кощунственно пародирующее Таинство причастия и символически людоедское
действо вряд ли нуждается в комментариях, свидетельствуя о вырвавшейся наружу
141
стихии агрессивной патологии, не сдерживаемой никакими религиозными и культурными
табу, и, собственно, на сдергивание всех покровов оно и рассчитано. Однако форма
перформанса, создавая иллюзию игры, вовсе не пытается дистанцировать свою
искусственную реальность от реальности подлинной, но вторгается в нее и подменяет ее.
В этой квазиреальности начинают действовать иные законы – не укорененные в ..далее