к тому же и оккультисты. В конце концов Соннова ловят и сажают.
Реальность представляет собой бред и галлюцинации сумасшедшего, как в модном
романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота». Пустота (в романе – это еще и фамилия
чапаевского Петьки) и есть главная и единственная форма реальности, населенной
нежитью. Впрочем, пустотой оказывается и любая форма вообще. Будда Анагама,
указывающий на предметы мизинцем, вследствие чего они исчезают, указывает именно на
«истинную природу вещей». Таким образом, задача писателя сводится к тому, чтобы
«выстрелить в зеркальный шар этого фальшивого мира из авторучки». Однако
писательский талант Пелевина пародирует и саму постмодернистскую установку: Чапаев,
Петька, Анка, Котовский, которые, вынырнув из популярных советских анекдотов, то в
качестве продвинутых эзотериков спорят о последних тайнах мироздания, то играют
постмодернистскими «смыслами», то пьянствуют, то нюхают кокаин, то вновь
возвращаются в анекдоты о себе, слишком явно перекликаются с постсоветской
реальностью.
Картины бесовского мира, лишенного и связей, и смысла, нагруженные
болезненными фантазиями, которыми изобилуют романы постмодерна, уничтожают
реальность с такой же последовательностью, с какой это происходит при употреблении
наркотиков или при занятии спиритизмом. Однако иррациональность авторского
мышления скрывает явный умысел, состоящий в манифестации всех демонических начал,
которые здесь ни злы, ни добры,– эти парадигмы начисто отсутствуют в произведениях,–
они занятны и любопытны: интересны.
Тот же процесс идет и в массовой культуре. Инопланетяне, терминаторы, киборги
(кибернетические организмы), мутанты, привидения, вурдалаки и опять же маньяки и
содомиты действуют в таком же умышленном иррациональном мире, иллюзорность
которого могла бы быть расценена как сама условность искусства, если бы и здесь не
присутствовала та же тенденция, склоняющая читателя (зрителя) к мысли, что феномены
паранормального мира не то чтобы имеют право на существование, но и могут являться
нормой.
Например, за последнее время вышли на экран несколько фильмов, сюжет которых
строится на том, что некто (нечто) вселяется в человека и начинает диктовать ему свою
волю. Человек «вступает в контакт» со своим «домашним» и даже получает от этого
некоторую «пользу»: как минимум у него «исчезают комплексы», и он наслаждается
чувством собственной «полноценности». С духовной точки зрения, диагноз, который
можно поставить такому «исцеленному», очевиден.
Сходный сюжет используется и в элитарном романе Д. Липскерова «Пространство
Готлиба». В парализованного инвалида вселяется жук, который оказывает влияние на
своего носителя, руководит его сознанием, дает ему возможность удовлетворить свои
вожделения и даже фантастическим образом зачать ребенка во чреве его далекой
корреспондентки (форма романа – переписка героя и героини). Та рождает ребенка, у
которого оказываются генетические приметы (отсутствие ногтя на мизинце ноги) того
человека, которым был жук в прошлом перерождении, то есть ее ребенок родился все-
таки от жука. Роман заканчивается тем, что ни героя, ни жука на самом деле не
существует – они есть плод мистификации соседа героини, который пытался ее
изнасиловать. Родившийся ребенок – это, пожалуй, единственная достоверность, не
имеющая никаких амбивалентных толкований. Впрочем, отсутствие ногтя на его ноге
заставляет нас усомниться и в реальности самого мистификатора – соседа, претендующего
на отцовство ребенка.
147
Суть, однако, не в самом этом довольно патологическом сюжете, а именно в том, что
даже романной реальности как таковой вовсе не существует: миром правят ..далее