кому ты служишь

    Если Бог есть, то они - святые, в один голос утверждают начальник медицинской части Владикавказского военного госпиталя полковник медицинской службы Руслан Караев и его коллеги - ведущий хирург полковник медицинской службы Мусабек Муталибов и ординатор травматологического отделения подполковник медицинской службы в отставке Фузули Файзуллаев.

    - В наше время, с его цинизмом, жестокой, оголтелой пропагандой насилия и наживы, такое бескорыстие, такая самоотверженность - уникальны, - продолжает Руслан Ха-ритонович. - В любое время суток захожу в отделение -они возле раненых: и моют, и кормят, и, самое главное, на что у нас, врачей, просто не хватает времени, общаются. Мы лечим раны, они - души, и не берусь сказать, что важнее. Мы исцеляем лекарствами, недостатка в которых, к счастью, не испытываем, по первому требованию получая все необходимое, похоже, беречь людей сегодня стали заметно больше... Они - состраданием, материнским теплом и лаской, что так важно этим оторванным от дома мальчишкам, в сущности, еще детям. Поэтому они так и тянутся к ним, потому и меняются после этого общения: и матерщины в отделениях стало поменьше, и инцидентов со спиртным поубавилось... И госпиталя сегодня без них мы не можем себе представить. Действительно, сестры милосердия, и этим все сказано.

    Что значит это понятие, рожденное Крымской войной середины прошлого века? Да то же, что и тогда. Это значит - снова впустить в свое сознание слово, ранее знакомое лишь по книжкам о самой кровопролитной из войн, казавшейся последней, - «эвакуация», как зовется здесь отправка раненых в другие госпитали. Это значит навсегда запомнить свою первую эвакуацию: тот угрюмый декабрьский день в разгар боев за Грозный, когда было так много раненых и так много носилок, в ожидании отправки стоящих на снегу... Всю тщету отчаянных попыток запомнить имена всех, к ним пригвожденных, ты поймешь после, когда их уже будет так много, что все они станут для тебя просто родненькими и «золотцами», но эта - первая твоя эвакуация, и эти лица и имена ты не забудешь уже никогда. Ты всегда будешь помнить мальчика Петю, тяжелораненного призывника-желторотика, угодившего под обстрел своих же, всего в трубках и уколах, вводимых ему каждые двадцать минут, но лишающих сна и тем самым доводящих до исступления, в котором он пытается сорвать с себя эти трубки, и только твой вскрик, явно подсказанный свыше: «Подумай о маме!», от которого за сотни километров отсюда содрогнется чье-то неведомое тебе, но тобой умиренное сердце, остановит его обезумевшую руку...

    И Славу ты тоже запомнишь навсегда. Фамилию - Бу-рулин - ты узнаешь уже потом. Но сейчас, когда этот мальчик, в чьем личном деле значится просто «Слава», лежит в реанимации и, к счастью, не скоро увидит себя в зеркале, где отразится лишь пол-лица, ты спрашиваешь: «Крещеный?», а он, дышащий через трубку, вместо ответа сумеет лишь отрицательно качнуть головой и заволнуется вдруг, захрипит так, что ты в панике бросишься за медсестрой, которая скажет, что ничего страшного, -просто тебе, похоже, стоит повторить свой вопрос... И ты его повторишь и, увидев тот же жест, задашь следующий: «Хочешь, чтобы тебя покрестила?» и, прочитав в его глазах отчаянное «Да!», покрестишь его мирским чином, наречешь Вячеславом и оставишь ему молитвослов, куда вложишь памятку о том, кем, как и когда совершено таинство... Он обнаружит ее уже потом - в палате госпиталя Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, куда будет эвакуирован на следующий день и где теперь, перенеся уже десять операций, будет ждать одиннадцатой - пластической, о чем ты узнаешь из его письма, в котором он захочет узнать твое имя и попросит твою фотографию, чтобы увидеть твое лицо, которое он в горячечном бреду даже не запомнил...     

    Быть православной сестрой милосердия - это значит: разделять все тяготы и душевную боль, терзающие тех, кому ты служишь. И тебе от нее никуда не деться, ибо, сколько бы ты не просила: «Подожди, не мне, а батюшке все на исповеди откроешь!», их первым духовником и молитвенником суждено быть именно тебе. И ты, молясь, просишь Господа, чтобы Он так управил, чтобы появились в госпитале своя часовня и свой батюшка - нужно это, ох как нужно, так сама жизнь здешняя велит... Но грех жаловаться и роптать - спасибо уже на том, что есть. А это значит, что готовить их к таинствам крещения, исповеди причастия именно тебе. И, борясь с искушениями, преследующими на каждом шагу, готовиться и очищаться самой. Потому что именно тебе отвечать на сложнейшие вопросы, вызванные прежде всего заповедью «не убий». Именно тебе объяснять, что в годину грозной смуты православный воин не только может, но и должен быть готов не пожалеть живота своего, сражаясь за веру, Отечество, «за други своя», и нет в том греха. Именно тебе на трамвае везти их в храм и следить, чтобы не закурил кто перед исповедью, отваги на которую хватит не у всех, чтобы не выпил воды и не скушал яблочко, предложенное сердобольной старушкой, а на обратном пути не нырнул во встречный «комок» за водкой... И молитвенно благодарить настоятеля Покровской церкви и ее служителей, всегда готовых принять всех твоих подопечных и накормить, будь их пятнадцать или сорок, вкусным домашним обедом, хотя у храма на попечении еще и дом престарелых. 

    И ты советуешься со всеми, кто может подсказать, в какие двери постучаться за помощью, потому что в отличие от новоявленных разномастных и щедро подпитываемых извне религиозных движений и сект, у которых хватает и на литературу, и на аренду лучших залов, православные могут полагаться только на себя, и потому им давно бы уже пора больше и осознанней молиться, больше общаться, активней и крепче сплачиваться...

    Но пока нас мало, так отчаянно мало, что просто не хватает рук, тебе главное сейчас -не присесть, тем более не вздумать приклонить голову, иначе мигом уснешь, а этого никак нельзя, потому что на пороге твоей каморки уже стоит мальчик, которому нужно выговориться, а кроме тебя, его выслушать некому. И ты, вдобавок и обожженная фразой, только что вырвавшейся в сердцах у замордованной медсестры: «Будьте благодарны за то, что есть. Кому вы вообще нужны!», собираешься в комок и слушаешь. Слушаешь и с удивлением узнаешь, что у нас в армию призывают и единственных сыновей, как Женя Емец из Брянска, и круглых сирот, как Ваня Гречкин из Ставропольского края, в первый раз осиротевший в четыре года, потеряв отца, а вторично и окончательно - похоронив маму нынешним апрелем... И когда одна женщина, прежде всего мать и только уже потом - сотрудница райвоенкомата, захотела было над ним сжалиться, военком отрывисто приказал: «Выписывай повестку!», потому что для тех, кто призывает, чем «круглее сирота», тем, похоже, и лучше... Но вслух этого, конечно, не скажешь и, ища ответ на сиротский вопрос: «Где же оно, милосердие?», обнаружишь, что и сама можешь припомнить немного мест, где бы Господь чувствовал себя уютно, и тебе остается лишь напоить его чаем с печеньем, а он отказывается и просто сидит и молчит, но не уходит, потому что идти ему некуда и больше не на кого надеяться...

    А на пороге вырастает уже другой - его ровесник, тоже солдатик срочной службы, еще немного шальной от теплового удара, с которым сюда угодил («У нас-то в Кировской области ртутный столбик выше 25 градусов не поднимается!»), получив его на строительстве дома то ли для родственника, то ли знакомого своего командира... Солнечный ли удар тому виной, либо какой другой, но такой просьбы ты еще не слышала: «А можно я вам свой стих прочитаю?». И читает, а ты просишь: «Запиши!», и он пишет, озаглавив его «Послесловие»:

    И у тебя тоже ком в душе, и он тоже подпирает к горлу, потому что мальчишки твоего поколения в свои восемнадцать совсем другие писали стихи, и тебе больно и страшно за всех этих сегодняшних недокормленных, недоросших, недообразованных, недолюбленных и бесприютных Михаилов, Георгиев, Жень, Дим, которые, едва жизнь начав, уже пишут к ней послесловие, и тебе хочется плакать, но ты не можешь, не имеешь на это права, потому что это с ними ты - сестра милосердия, а с собою должна быть деспотом... И когда бы не надежда на помощь делу, которому ты служишь и которому эта помощь так необходима - не только материальная, но и просто физическая, даже упомянуть бы о себе не позволила. Но даже и для дела - пусть будет, просишь ты, без фамилий... Слишком много еще сделать предстоит, чтобы их упоминаний заслужить, а пока пусть будет просто: сестра Анна, сестра Людмила, сестра Нина...

Раба Божия ИОАННА («Православная Осетия»)